Сейчас 16:00. Я подремал и помедитировал после утреннего похода за едой. Моя хижина в глубине леса расположена наверху массивного плоского камня. С обеих сторон также находятся большие плоские камни, разделенные глубокими ложбинами, что помогает защититься от змей. Вокруг густые джунгли. Хижина приподнята на четырех стойках, каждая из которых оснащена небольшой кастрюлей, наполненной керосином, чтобы не пускать муравьев и термитов. Восемь шагов ведут к небольшому крыльцу у маленькой хибарки, которая имеет два больших окна со ставнями. Здесь я буду защищаться от сильных штормов, которые уже приближаются.
Жестяная крыша хорошо справляется с дождями и находится на безопасном расстоянии от низко висящих ветвей, по которым могут ползать нежелательные гости в виде змей и насекомых. Внутри на полу стоят фонарь и кувшин с водой, а в углу — стол со свечой и благовонием. Заднюю стенку украшает пара гекконов — вездесущих ящериц, которые так же считают эту хижину своим домом.
Пол и стены выложены из досок, вырезанных жителями деревни из больших деревьев с помощью двуручной пилы. Это изнурительная, кропотливая работа для молодых мужчин из деревни, которые вручную вырезают десятиметровые бревна, чтобы сделать из них доски для строительства. Они работают весь день без остановки за исключением небольшого перерыва в полдень на обед, состоящий в основном из небольшого количества риса и коки. Эти бедные жители отдают большую часть своего времени и ресурсов для поддержки монахов, и я даю обет работать настолько упорно, как только могу, чтобы найти истину и как-то отплатить им. Их щедрость изумляет меня.
Работа монаха в Таиланде мало меняется независимо от того, где он находится. Сейчас я буду тщательно расчищать свой путь к главному залу от листьев, чтобы змеи не могли прятаться в них, а затем присоединюсь к своим коллегам у колодца, где каждый набирает себе ведро холодной воды для купания. Также на месте купания монахи собираются два раза в месяц, чтобы сделать себе метлы для подметания дорожек, а также постирать и покрасить пожертвованную им одежду путем кипячения с оранжевой корой джекфрутового дерева (таким образом, мы получаем возможность воспользоваться горячей ванной раз в две недели).
Во второй половине дня может быть устроена кремация. Идет 1981 год. Тайские семьи теряют около половины своих детей, подверженных таким заболеваниям, как малярия, брюшной тиф, лихорадка, гепатит, дизентерия, холера, энцефалит. Нередко дети умирают и от змеиных укусов. На первой кремации, свидетелем которой я оказался, была кремирована маленькая девочка лет шести, очень красивая, с тщательно зачесанными волосами и розовой ленточкой сбоку. Она выглядела так, словно просто уснула.
Я хорошо помню, как чрезвычайно быстро начал разгораться огонь. Ее блестящие черные волосы зашипели и через пару секунд исчезли. Затем кожа на лице покрылась волдырями и также исчезла, обнажив белый череп. Маленькое тело быстро почернело, конечности свернулись в позе эмбриона и начали поджариваться. Этот драматичный эпизод оставался в моей памяти на протяжении недели, как и предупреждали более опытные монахи. Мне также потребовалось некоторое время, чтобы избавиться от видений с черепами, которые являлись мне каждый вечер.
В те дни место кремации представляло собой четыре длинных кола, воткнутых в землю, и обычную кучу сухих веток и сучьев между ними. Родители возлагали тело своего ребенка на вершине этой кучи, после чего стоически наблюдали над процессом сожжения. Проявление эмоций во время обряда не соответствует этикету тайцев, и все же время от времени, я мельком наблюдал, как некоторые матери тихонько плакали.
Церемония кремации закончена, и мне нужно возвращаться к своей хижине. Иногда у нас бывает собрание в вечернее время, но обычно я провожу вечер медитируя.
